часть первая
"ЛЕГКОЙ СМЕРТИ!"
Сначала была козлиная морда.
Но не обычная, а какая-то странная: большая и приплюснутая, словно карнавальная маска. Один рог наполовину отбит, в ухе болтается золотое кольцо.
— Ну что, браток? — с сочувствием покивала морда. — Попал, да?
Леха помотал головой, прогоняя наваждение. В самом деле, попал... Это чем же вчера день закончился, если утром до говорящих козлов дошел!
Особенно противна была жиденькая седая бородка, свалявшаяся от грязи. И воняет от этого козла...
— Слышь, ты, бычара! — нахмурился козел. — Фильтруй базар, да?
Морда оскалилась, показав зубы. Крупные, но сточенные и гнилые. Из пасти дохнуло таким смрадом...
Леха дернулся назад, подальше. Вот ведь кошмарчик! И не пропадает никак. Леха поднял руки, чтобы потереть лицо и окончательно проснуться, прогнать это странное наваждение. Но руки...
Не то, что бы руки не слушались. Нет, очень даже слушались. Вот только... Леха поморгал, разглядывая то, что ощущал как руки.
— Привыкай, — снова вполне миролюбиво сказал козел. — Ниче, жизнь еще и не так раскорячит.
Руки...
Честно говоря, это были не совсем руки. Передние ноги то ли коня, то ли быка. Сгибались они совсем не так, как человеческие руки. Не вперед, а куда-то под живот. Глаза ими не протереть.
А с не протертыми глазами паршиво. Само по себе наваждение развеиваться не собиралось. По-прежнему в теле какого-то скота, а настырный козел все так же дышит прямо в лицо чем-то помоечным.
— Ну ты, парнокопытное! — зашипел козел сквозь зубы. — Достал, да?! Я — сатир! Усек? И следи за грызлом! А то по рогам огребешь.
Сатир угрожающе всхрапнул, но взял себя в руки.
— Ладно, — смилостивился он. — Показываю один раз. Вот тут надавливаешь, чтобы управлять речевой чувствительностью.
Он ткнул в сгиб Лехиной ноги.
— Чем управлять? — нахмурился Леха.
Офигеть. Галлюцинация, да еще такая буйная...
— Ах ты, тормоз, — вздохнул сатир. — Ну вот подумай теперь что-нибудь!
Леха нервно сглотнул. Что-то слишком долго это все для бреда. Слишком связно, слишком логично. И сознание — вполне чистое...
А вдруг это — не пройдет?
Вдруг это — насовсем?!
— Ну, что? — нетерпеливо спросил сатир. — Уже подумал?
— Да...
Кажется, что-то прояснялось. Не только про речевой контроль. Всплывало мелкими кусочками из памяти, все быстрее. Но... Это что-то было настолько дурацким, настолько невозможным... Мысли путались и разбегались.
— За что попал-то?
— Попал?.. — на автопилоте повторил Леха, изо всех сил пытаясь понять, что же происходит. — За что?..
И тут вспомнил. Все. Сразу.
Леха застонал и повалился на землю.
...Москву заносило с самого утра.
Небо затянуло сплошным пологом облаков, где взглядом не за что зацепиться, и из этого моря небесной простокваши валились хлопья мокрого снега. Засыпали крыши домов, облепляли пешеходов, таяли на тротуарах и на дороге, превращаясь в кашу из льда и грязи.
В воздухе мешались сырость и тоска, радио несло какую-то муть... Леха протянул руку и отключил автомагнитолу, но легче не стало. Со всех сторон тарахтели двигатели, выхлопные трубы выбрасывали клубы сизого пара. Где-то впереди случилась авария, и эта сторона шоссе встала. Длинная цепь машин, конец которой терялся где-то за пеленой снега.
От всего этого странное чувство нереальности, отчужденности от всего этого мира — стало еще сильнее.
Прошло уже два месяца, как сменил казенный камуфляж на джинсы и старую добрую косуху. Вот только тот парень, что три года назад весело гулял в этих джинсах и косухе по городу — своему городу! — этот парень почему-то никак не хотел возвращаться...
Все вокруг, вроде бы, знакомое — и все-таки непривычное. Странное. Чужое.
Все эти люди вокруг, странно расслабленные, рассеянные... мягкотелые. Равнодушно ползущие куда-то по своей маленькой жизни... зачем? для чего?
Не понять.
Леха вздохнул. Два месяца уже просто так шлялся по этому городу, ничем не занимаясь. Катался на своей старенькой "девятке", куда глаза глядят. Смотрел на этих людей, пытался влиться в эту жизнь, — и не мог.
Иногда подвозил кого-то — не из-за денег, нет, просто хотелось, чтобы кто-то сидел рядом. Послушать, что они говорят. Чем живут. Проникнуться этой жизнью...
И никак не мог.
И еще это чертово простоквашное небо сегодня. И вставшая намертво череда машин...
Эх, убраться бы отсюда прочь...
От всего этого... Далеко-далеко... Надолго...
А лучше — навсегда. В совершенно другой мир...
Наконец-то машины впереди сдвинулись с места. Стало свободнее, и Леха тут же выбился в крайний ряд — не ровен час, опять встанут! — и на первом же перекрестке свернул к центру. Справа пошло длинное новое здание: дорогая гранитная отделка, огромные затемненные стеклопакеты, монументальная дверь в два человеческих роста...
И человек, за которого взгляд невольно зацепился.
Мужчина. Вроде бы, такой же, как все они, эти люди вокруг — и все же иной, выпадающий из всей этой толпы. Будто бы посреди негатива, где все цвета вывернуты наизнанку, так что сразу и не узнаешь, — вдруг нормальное человеческое лицо, с белой кожей и черными глазами.
Может быть, из-за выражения? Какое-то едва заметное удивление — не чем-то конкретным, а всем, что вокруг, всем этим потоком жизни, где не находишь себе места...
Мужчина замер на самом краю тротуара, но не пытался перебежать дорогу. Ловит такси?
Лет тридцати, среднего роста. Мягкие черты лица, такие же мягкие серые глаза. В длинном кашемировом пальто, на шее шелковое кашне. Да, такие катаются на такси... вот только шапка не соответствует. Обтягивающая голову черная вязанка, самого дешевого пошиба. Да еще с какой-то дурацкой эмблемой прямо на лбу.
Наверно, эта вязанка и решила все. Так по-дурацки контрастировала с остальной его одеждой, и из-за этого мужчина казался еще растеряннее, еще неприкаяннее...
Подчиняясь какому-то внезапному импульсу, — словно увидел старого приятеля! — Леха вывернул руль, вырываясь их потока, нырнул к самому бордюру, резко сбрасывая скорость. Иначе никак. Уже почти поравнялся с мужчиной, рядом с ним не затормозить. Даже так на несколько метров дальше получится...
Мужчина, словно только того и ждал, шагнул вперед. Прямо под колеса!
Леха утопил педаль тормоза, где-то под днищем взвизгнули шины. Дернуло, на глаза рванулось лобовое стекло, руль врезался в грудь, — но машина остановилась вовремя. Мужчину едва ударило. Он даже не упал, лишь потерял равновесие и шлепнул ладонями по капоту.
Леха зашипел сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не выматериться. Обалдел он, что ли?!
А мужчина задумчиво глядел сквозь лобовое стекло. Кажется, даже не испугался. Псих! Нашел, когда дорогу перебегать!
Леха подождал, но мужчина не двигался дальше. Так и замер перед машиной. И дорогу не перебегал, и обратно на тротуар не возвращался.
Неужели он все-таки ловил машину — таким странным способом, чуть не стоившим ему двух сломанных бедер?..
Леха вздохнул, перегнулся через правое сиденье и приспустил стекло:
— Подвезти?
Мужчина наконец-то ожил. Медленно обошел машину, подошел к правой дверце. Пригнулся, заглядывая в приспущенное стекло — но ничего не сказал. Просто глядел в машину.
Вблизи лицо у него оказалось бледное-бледное, почти серое. Можно подумать, целый год просидел в подвале, ни разу не вылезая под солнечные лучи.
Леха выдавил ободряющую улыбку:
— Вам куда?
— Куда... — медленно повторил мужчина, нахмурившись.
Спиртным от него не воняло, но его губы еле двигались. Словно разговаривал в последний раз он тоже пару лет назад.
— Куда... — снова повторил он.
Кажется, этот простейший вопрос всерьез его озадачил. Ну, точно псих...
— В кафе, — наконец решил человек, распахнул дверцу и неловко забрался в машину.
Повеяло запахом, от которого сразу же стало неуютно, — больницей, что ли? Этот странный запах медикаментов, хлорки и диетического питания.
Ладно, всякое в жизни бывает! Леха тронул машину, выворачивая от обочины.
— Вам как, просто кафе, или с живописным видом?
Мужчина медленно оглянулся. Задумчиво поморгал, словно никак не мог оторваться от каких-то своих мыслей, и так же медленно кивнул.
— С живописным.
Он еще немного подумал, и стянул с головы черную вязанку. Под шапочкой оказался совершенно лысый череп. И свежие, едва-едва схватившиеся швы, с еще не рассосавшимися стяжками нити, — длинные, через всю голову.
О, господи... Чем же его так?
Какая-нибудь опухоль мозга? Да, тут станешь психом. Леха ободряюще улыбнулся — и мужчина наконец-то ответил вежливой улыбкой.
— С живописным видом, и... И лучше всего рядом с какой-нибудь многоэтажкой, — робко попросил он. — Если можно...
Руки на руле дрогнули, "девятка" вильнула, но Леха тут же выровнял ее. Покосился на парня уже без всякой улыбки: шутки у него такие черные?
Но нет, мужчина уже не улыбался. Если и шутил, то играл безупречно...
Леха стиснул зубы, играя желваками. Да, повезло с попутчиком. Хотел приятное человеку сделать... Самоубийца хренов! И так погода хоть вешайся, так еще и этот остряк-самоучка...
Сошлись на Штукадюймовочке.
Ну, официально-то это безобразие числилось как памятник Новой России. Но почему-то официальное название не прижилось.
Может быть, потому, что из-под рук горского ваятеля Новая Россия вышла стометровым бронзовым мужиком: нескладным, с близко сдвинутыми свинячьими глазками и утиным носом, в непонятного кроя деловом костюмчике — и с компьютером под мышкой.
Причем не ноутбук, а планшетка. И нес ее человек очень странно — экраном не внутрь, а наружу. На узкой рамке вокруг экрана даже клавиши со стрелками есть. Бронзовый истукан придерживал планшетку снизу, и расслабленный большой палец завис как раз над той клавишей, что со стрелкой назад. Жаль, изображения на экране не было. Поленился горский ваятель...
Хотя говорят, не для того планшетка была взята вместо ноутбука. И экраном не просто так вывернута наружу. И кнопочки не просто так. На рамке еще планировали и название фирмы дать — да в цене не сошлись... Слишком много захотели. Экран-то получился самый крупный в мире, дюймов под тысячу. Самсунг отдыхает, Сони нервно курит на лестнице, Эл-Джи удавилась от зависти...
Впрочем, странного пассажира соблазнило не это безымянное великолепие, а голова истукана. Голова у Новой России пустая. Левый глаз застеклен, за ним крошечное кафе. В правом балкон, смахивающий на чирей, там смотровая площадка: "Взгляните на Москву из России!"
Мужчина прилип к стеклу дверцы, и все глядел, глядел туда...
Впереди уже показалась бронзовая лысина Новой России, и тут он что-то тихо сказал.
— Что? — не расслышал Леха.
Мужчина повернулся. Глаза у него были... дикие — это очень мягко сказать.
— Как они могут жить... — пробормотал он, глядя куда-то сквозь Леху. — Улыбаться... Радоваться... Смеяться... Как они могут?..
Леха тяжело вздохнул и уставился на дорогу.
Вот тебе и поговорили. Вот тебе и помощь, чтобы лучше влиться в этот непонятный гражданский мир, ползущий куда-то к одному ему ведомой цели...
Зря все-таки решил его подвезти. Но ничего, почти приехали. Еще минута...
Переключился светофор, и пришлось встать. Слева по зебре пошел класс школьников. Первоклассники, от силы второклашки. Карапузы карапузами. Впереди и позади шли две упитанных тетки, подняв красные флажки. И тут пассажира прорвало:
— Маленькие ублюдки! — зашипел он, и его руки, все это время безжизненно лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Маленькие гребаные ублюдки!
Леха открыл рот, но так ничего и не сказал. А что тут скажешь?
— Писклявые твари! — все выплевывал мужчина в лобовое стекло, за которым шли карапузы. — Тупые злобные твари...
Леха поглядел на мужчину, перевел взгляд на карапузов, уходящих на правый тротуар — одна девочка радостно улыбнулась и помахала рукой, дурачась, — и снова на мужчину.
Он тоже повернулся к Лехе.
— Знаете, почему у них такой невинный вид? Беззащитный... — сказал он, прищурившись.
Леха покосился вперед — метров двести до бронзового истукана осталось, можно и потерпеть, — и нейтрально пожал плечами.
— Маскируются, — доверительно сообщил мужчина. — Если бы эти маленькие твари выглядели так же, какие они на самом деле, внутри... — Он постучал пальцем себе по лбу, показывая, где именно внутри. — Их бы убивали. Сразу после рождения.
Леха медленно втянул воздух через ноздри, уставившись на дорогу. Тронул машину вперед.
Пассажир еще что-то говорил, но Леха старался не слушать.
Спокойно, спокойно, уже почти приехали...
Вот и все!
Леха вжал тормоз, машину дернуло туда-сюда.
— Приехали!
Давненько не произносил это слово с таким удовольствием!
Мужчина вздохнул и полез во внутренний карман.
— Да не надо, — сказал Леха. — Идите...
Ну давай же, давай! Иди уже!
Мужчина вылез, но не спешил захлопывать дверцу. Так и стоял, взявшись за ручку, пригнувшись к машине и глядя внутрь, ловя Лехины глаза. И в его лице...
Он все смотрел, ничего не говоря, и в его лице что-то творилось.
Леха вздохнул. Псих-то он псих, но тоже человек...
— Не нравится? — спросил Леха, кивнув на бронзового истукана за спиной мужчины. — До другого кафе подбросить?
Бывает, нужно человеку выговориться. Пусть и бред, но вот нужно. Очень нужно...
— Нет-нет, все нормально! — мужчина выдавил улыбку. — Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Спасибо вам, вы... я...
Он сглотнул, на его глазах заблестели слезы. Можно подумать, его не до кафе довезли, а облагодетельствовали на все жизнь. Все, пора завязывать с этим цирком!
— Удачи, — сказал Леха.
Потянулся через сиденье, намекая, что неплохо бы наконец закрыть дверь. Но мужчина не заметил.
— Спасибо, — пробормотал он, все стискивая ручку дверцы. — Вы... вы... я... вы... — он хотел что-то сказать, но никак не находил слов.
Леха замер, растянувшись над правым сиденьем, кончиками пальцев дотянувшись до ручки с внутренней стороны. Неудобно в такой позе, но не захлопнешь же дверцу перед носом у человека, который хочет тебя поблагодарить! Явно до глубины души. Настолько, что вон, даже слов не находит...
Мужчина моргнул, сгоняя с глаз выступившие слезинки. Растроганно шмыгнул носом и вдруг выпалил:
— Легкой смерти!
Захлопнул дверцу и быстро пошел прочь, не оборачиваясь.
Леха зарычал. Вот сука! С ним как с человеком, а он... Кулаки сжались так, что ногти резали кожу ладоней. Хотелось вылететь следом, и...
Спокойно, спокойно. Это всего лишь псих... Странный безобидный псих.
Но как же хотелось догнать и обломать козлу рога! Это же надо — легкой смерти... Вот сука...
Леха раздраженно тронулся, сразу разгоняясь и вливаясь в поток машин. К черту и этого психа, и этого бронзового истукана, и вообще... Прочь отсюда, и забыть обо всем этом! И поскорее!
Через пять минут уже въезжал на мост. Слева, за изгибом реки, снова показался Штукадюймовочка. Где-то там, в этой бронзовой голове, пил кофе этот псих...
Чертов памятник! Глаза бы его не видели! Леха поджал газу.
Впереди неторопливо полз огромный черный джип, с затемненными до черноты стеклами и выключенной синей мигалкой на крыше. Леха пошел в обгон...
А глаза — сами собой скосились влево. На бронзовый профиль Новой России. От него отделился крошечный силуэт. И, раскинув черные руки-черточки, словно пытался взлететь — помчался вниз, все быстрее и быстрее...
Не в силах оторвать взгляд, Леха все следил за этим крошечным силуэтом. Потому что это... это же...
Сработало боковое зрение. Кто-то мчался прямо навстречу!
Пересекая двойную разделительную, с противоположной полосы летел навстречу оранжевый кабриолет с ядовито-лимонным верхом, по-европейски крошечный. На заднем сиденье маленькая девчушка, лет трех от силы, взобравшись на сиденье с ногами, глядела куда-то влево, в сторону Новой России, и тыкала в стекло пальчиком. Маленький рот открыт, она что-то говорила... Женщина за рулем смотрела туда же. Так же раскрыв рот от удивления, всем вниманием там, у далекого памятника — пока ее игрушечный кабриолет, незаметно пересекая разделительную, выходил на встречную полосу.
Уже совсем близко, какие-то метры...
Было какое-то мгновение, чтобы успеть что-то сделать. Ни подумать, что именно, ни рассчитать, как лучше... Перед глазами лишь мелькнуло, в какую гармошку превратится этот игрушечный кабриолет, — если вот так вот, лоб в лоб. Никакие подушки не спасут. Внутри будет кровавая отбивная из дуры-мамаши — и этой вот малютки...
Леха дернул руль, уходя вправо.
Так и не успев закончить обгон. Слева промчался кабриолет, едва не шаркнув боком. Его оранжевый выступ для зеркала снес бы боковое зеркало "девятки", но прошел ниже.
Мамаша так и не повернула голову, все пялилась куда-то влево, на памятник, — а потом было не до нее. "Девятка" влетела в бок джипа. Тут же отскочила от него, как шарик для пинг-понга от тяжеленного шара для боулинга. Машину повело, закрутило...
Джип тоже вильнул, и почему-то не выправился. Пошел наискось с моста, выбил символическое внешнее ограждение и солидно, почти торжественно оторвался от моста. На мгновение повис в воздухе, словно раздумывая, и все так же солидно и неторопливо ухнул под мост...
Чудо, но машину не перевернуло, не вынесло на встречную полосу. Не смело летевшими сзади машинами.
На непослушных, будто деревянных ногах Леха выбрался наружу.
Под мостом пускал пузыри джип с мигалкой. Завалился на один бок, но никак не желал уходить под воду. Вжикнуло, опускаясь, окно, и кто-то полез из джипа на крышу, — но тут вода хлынула внутрь, и джип потащило под воду...
А оранжевый кабриолет, вернувшись на свою полосу, был уже далеко — в самом начале моста, уходил там в поворот. Повернул — и больше Леха его никогда не видел.
От адреналина все тело мелко-мелко трясло. Руки, ноги — как чужие. Но зато совершенно цел. Да и машина — только едва-едва помялось правое крыло, и все. Даже фара не разбилась...
За спиной уже выла сирена. Засуетились люди в серой форме с ядовито-желтыми врезками. Из пролома во внешнем ограждении показался парень в костюме, обтекающий грязной водой. Крупный, раскаченный. Костюм натянулся на огромных мышцах спины, едва не треща по швам. Явно чей-то охранник.
Он склонился обратно вниз, подавая руку — и из-за моста показался и сам охраняемый.
— Помдепа... — пробормотал кто-то справа, кажется, один из милиционеров.
Помдепа поднялся на ноги, за ним на мост легко взобрался еще один охранник. Они стояли на краю моста, все трое здоровые, мокрые — и чертовски злые. Короткие ежики волос, контрастирующие с дорогими костюмами. Ослепительно-белые фарфоровые зубы...
— Ты! — ткнул в Леху пальцем помдепа. — Да ты хоть, сука, знаешь, кого бортанул, падла?!
Он шагнул вперед, замахиваясь для удара — сильно, но медленно. Даже не допуская мысли, что этот медленный замах можно остановить — потому что это ведь он так замахивается, и кто тут посмеет не то, что блок поставить, но даже просто уклониться...
Рефлексы, вбитые за три года, включились сами собой.
Леха подсел, пропуская руку. По волосам чиркнул тяжелый кулак, вверху нависло грузное тело, — но Леха опускался еще ниже. Не собираясь бить в лицо или в грудь, — нет, три года в него вбивали другие рефлексы. Среди них не было показушных ударов, одно лишь эффективное выведение врага из строя.
Зашагивая вперед левой ногой, почти опуститься на левое колено, — и короткий удар в пах.
— У-о-о... — выдохнул помдепа, сгибаясь и по инерции пролетая куда-то за спину.
Но он уже не важен, минуту иди две будет совсем никакой. А вот его подручные, уже несущиеся навстречу...
Поймать руку первого. Теперь разворот — не пытаясь остановить его бег, лишь крутанув его вверх и лишив опоры, и пусть летит дальше, хребтом об асфальт... И в сторону, уходя от удара уже второго охранника. Снова поймать руку. Продолжить его движение, беря руку на излом, так, как суставы не сгибаются. Теперь он уже будет двигаться туда, куда поведут его руку. Чуть в сторону, навязывая уже свое движение, вокруг себя, увеличивая его скорость...
И просто отпустить. Парень взмыл в воздух — и отправился обратно через пролом в ограждении. Внизу тяжело плеснулась вода.
На все про все ушло не больше трех секунд. Как всегда в такие моменты, время дало слабину, вмещая в себя сразу много-много всего, и мысли неслись галопом. За помдепа можно не беспокоиться, ему еще долго. А вот первый охранник, он уже мог подняться...
Сейчас самый опасный. Тело, будто само по себе, уже разворачивалось туда. Да, охранник уже изготовился к броску, на этот раз куда опаснее, пригнувшись и умело расставив руки...
И тут сзади в шею ударило.
Не кулаком, а чем-то колючим и злым, пронзившим все тело, заставившим судорожно выгнуться... Треск разряда шокера — а в слудующий миг уже почему-то лежал на земле, и под щекой шершавый асфальт.
И тело совершенно не слушается. Будто чужое. И все дергает и дергает в спине и в правом плече...
Или все же выпадал из сознания? Люди вокруг, сверху — лица, выныривающие рвано, как из волн... Милиционеры, хватающие за руки охранников. Вон и помдепа, все еще скрюченный, с перекошенным лицом, шипящий сквозь зубы:
— Я тебя закопаю, сука... Я тебя сгною, урод...
Следующие дни остались в памяти рвано. Каша из выхваченных, словно фотовспышкой, сцен, оборванных мыслей — и ярости, у которой нет выхода.
Вонючая камера... Следователь с неестественно вежливой улыбкой, которого никак не убедить, чтобы проверил сводку за тот чертов день — ну должен там числиться тот самоубийца! Ну хотя бы найти женщину из оранжевого минивэна, их таких в Москве наверняка по пальцам одной руки...
Суд, удивительно быстрый, слаженный, — и с мордой помдепа в первом ряду, а потом скачущего через зал в комнатку к судье...
И приговор.
Остановка наступила в сыром коридоре, на пороге камеры.
Леха закашлялся от смрада, ударившего оттуда. Окинул взглядом тридцать мужиков, ютящихся в крошечной комнатке, где от их дыхания и испарений повисла дымка, почти туман. Представил два года вот здесь...
Руки вцепились в стальной косяк, а в голове словно щелкнуло — нет! Заживо разлагаться здесь два года? Да ни за что!
Наверное, он бы что-то выкинул. Пусть это ничего и не дало бы, и стало бы только еще хуже — пусть! Но безропотно гнить здесь семь сотен дней и ночей...
Конвойный все сильнее толкал в спину. Жарко пыхтел в затылок, быстро заводясь:
— Да иди же ты... Лезь, тебе говорят, падла...
Да, определенно что-нибудь выкинул бы.
Но не успел.
— А-атставить! — скомандовал кто-то за спиной, и конвойный перестал отдирать пальцы от косяка. Его самого мягко, но уверенно отстранили.
Перед Лехой предстал маленький пухлый мужчина. В штатском, и сам из себя весь штатский: помятый кургузый пиджачок, вежливая улыбка, самое доброжелательно выражение на лице. Под мышкой зажата папочка. Свободной рукой он взял Леху за руку, развернул к себе.
Леха не сопротивлялся. Что угодно, только не туда...
А мужичок окинул с головы до ног цепким взглядом, будто овощи на рынке выбирал.
— Как у вас со здоровьем, мол-чек?
— Нормально... — пробормотал Леха. Покосился в открытую дверь камеры. — Пока.
— Ну, это мы еще проверим, конечно... А психика у вас устойчивая?
— Да...
Кто он? И что ему нужно?
— Это замечательно! — коротышка улыбнулся еще шире. — А как вы посмотрите на то, чтобы вместо этого, — он кивнул в открытую дверь, откуда воняло и глазели мрачные рожи зеков, — помочь нам с психологическими исследованиями?
— Исследованиями?.. — тупо переспросил Леха.
— Да, исследованиями. Психологическими. Вместо ваших двух лет тут — годик у нас. А?
Леха зажмурился, помотал головой. Ослышался?
Или этот коротышка в самом деле полагает, что какие-то психологические исследования могут быть хуже, чем то, что вот за этой дверью?
— Один год? — уточнил Леха.
— Один, один, — с готовностью закивал коротышка.
— Химия? Боевые психотропы?
— Боже упаси! — всплеснул пухлыми ручками мужичок. — Нет-нет, никакой ядовитой гадости, никаких психотропов. Чистая наука, исключительно психология.
— Но... — начал Леха.
Мужичок опередил, будто читал мысли:
— Да ничего опасного, поверьте мне. Вся закавыка в том, что это продолжительные испытания, без перерывов. А добровольцы так не могут, чтобы домой не отпускали, и вообще... Почти год жить у нас, забыв о привычных контактах... Не хотят, сложно добровольцев найти. А у вас самое то. А? Что скажете?
— И никакой фармакологии? — спросил Леха. — Никаких последствий?
— Ну, вот с осложнениями... — коротышка погрустнел. — Не хочу вас обманывать. Полное отсутствие побочных эффектов я вам обещать не могу. Все будет зависеть от устойчивости вашей психики...
Как-то само собой оказалось, что они уже идут по коридору. Мягко, но уверенно взяв под руку, коротышка вел Леху за собой.
Впрочем, Леха не сопротивлялся.
Устойчивость психики? Смешно! Уж на что, на что, а на устойчивость психики никогда не жаловался...
Потом был уютный кабинет. Мягкое кресло, запах сигарет — слабый-слабый, и оттого даже приятный. Улыбчивое лицо по ту сторону стола.
— Ну, вот! — сказал коротышка, подталкивая через стол несколько листов, пережатых скрепкой. — Подпишите здесь, здесь, и вот тут на каждом листе. Быстрее покончим с формальностями, и за работу!
Леха взял ручку. Для приличия перекинул листы туда-сюда, пытаясь хоть что-то прочитать — но тут были пункты-пункты-пункты, набитые длинными существительными, лепившимися друг к другу в длиннющие эшелоны, за которыми совершенно терялся смысл...
Да и стоит ли читать? Сердце молотилось в груди, в горле пересохло. Это удача! Просто удача, что им понадобился человек для исследования! Что не взяли кого-то другого! Иначе пришлось бы...
Тут глаза наткнулись на "с законом об альтернативном прохождении заключения ознакомлен", и почему-то это "ознакомлен" насторожило.
— А...
— М-м? — коротышка уже протянул руку к листам, перехватил Лехин палец на строчках, на миг развернул листы к себе, чтобы прочитать.
— Тут написано, что ознакомлен с...
— А, да-да... Конечно!
Не переставая улыбаться, он вжикнул ящиком стола, покопался там, и хлопнул на стол увесистый том. В мягкой обложке, на ней три цветных полосы: синяя, белая и красная. Поверх них жирными черными буквами "Закон об альтернативном прохождении..."
— Вы, значит, читайте, — сказал коротышка, поднимаясь, — а я пойду перехвачу что-нибудь. Минут через пятнадцать буду. Вам хватит?
И не ожидая ответа, шустро выпорхнул из кабинета, насвистывая что-то веселенькое.
Леха подтянул к себе бумажный кирпич, с опаской прикидывая, сколько же в нем страниц. Открыл, перелистнул несколько страниц... Бумага была тонкая-тонкая, просвечивали буквы с другой стороны. Шрифт был разный. От очень мелкого до неприлично крошечного.
Леха вздохнул и закрыл книгу. Подтянул к себе договор и, уже не пытаясь читать, аккуратно расписался во всех местах, где проставил галочки коротышка.
Потом везли через полгорода, куда-то в центр. Мелькнул гранитный фасад с темными стеклами — смутно знакомый, но рассматривать некогда. Быстро ввели в высокие массивные двери, и сразу же навалился какой-то больничный запах.
По длинным коридорам, выкрашенным в пастельно-желтоватый цвет, сквозь одни двери, другие...
— А вот и ваше рабочее место! — радостно доложил коротышка. — Вот здесь вы и проведете весь следующий год, прошу любить и жаловать!
На миг Леха потерял дар речи. Глядел по сторонам, и чувствовал, как кровь отливает от лица.
|