4
— Ты окружен! Сдавайся!
Медленно, стараясь не ступать в кровь, я шагнул назад.
— Ты окружен! — ревел мегафон.
Звук без препятствий раскатывался по парку. Его разбили совсем недавно. Деревьев еще нет, лишь газоны и широкие дорожки...
Но здесь не так громко, — газетный ларек прикрыл от грохота.
— Сдавайся! Тебе не уйти! Сдавайся...
Я сделал еще шаг назад.
Спецназовец валялся на асфальте изломанной куклой.
На шее сбоку длинный разрез. Глубокий, но не смертельный. Это был первый удар. Всего лишь начало...
Выдавленные глаза уставились в небо кровавыми дырками. Обе щеки распороты до ушей, нижняя челюсть отвалилась к самой ключице, открыв оба ряда зубов. Вывалившийся язык, темный зев глотки...
Из-под тела расползлась огромная лужа крови, ручейками разбежалась по неровному асфальту. Форменная серая рубашка стала черной и тяжелой от крови — на руках. А на груди и не разобрать, где рубашка, где тело... Там клочья ткани мешались с лоскутьями кожи и мяса. В двух местах белеют ребра... Его не просто кололи, а шинковали. Кусок колотого фарша с костями...
И уж поверьте мне, он еще дышал, когда его рубили. Уж я-то знаю.
— Сдавайся! Ты окружен! Это уже не игра! — ревел мегафон по ту сторону ларька. — Это уже не игра! Это реал! Слышишь, ублюдок?! Это уже не игра, мразь! Сдавайся!
Хуже всего, что этот парень с мегафоном не врет. Черт бы его побрал, но это правда не игра...
Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Звук мегафона продирался в голову, путая мысли. Я зажал уши кулаками.
Что делать... Что же делать-то теперь...
— Это уже не игра!.. Не игра!.. — пробивалось даже сквозь кулаки.
Господи, как же это случилось-то?!
Когда это началось? Где я сделал ошибку?..
1
...Начинался день спокойно, ничто не предвещало проблем. Ну, почти. Было у меня нехорошее предчувствие... Только я старался не замечать его.
День как день. Рутинные дела, мелкие проблемы...
К тем проблемам, что покрупнее, я добрался уже после обеда.
Надо было делать выбор. Я оттягивал решение, но больше тянуть некуда. Все сроки вышли.
Два личных дела были открыты у меня на экране, и два человека сидели перед моим столом.
Человека... Настоящих цензора!
Профессиональные потрошители игр. Выпотрошат и всех персонажей игры, до которых дотянутся, — и кошельки разработчиков и прокатчиков этой игры, если кровожадностей там окажется слишком много.
Ух каких зверей воспитал! Любо-дорого поглядеть. Краса и гордость Агентства по борьбе с пропагандой насилия и жестокости. Лучшие из моих игровых цензоров.
Вот только место директора в открывающемся новосибирском филиале — всего одно.
По левую руку — Андрей. По правую — Стас. И оба чертовски хороши.
Пока сидят на стульях, в своих аккуратных черных костюмчиках, скромненько потупив глаза, сложив ручки на коленях, — ну просто пай-мальчики. Маменькины сынки, которые мухи не обидят. Вид словно бы задумчивый, отстраненный...
Пока не наткнешься на их взгляд. Ох какой огонек горит в глубине их глаз...
Люблю, когда ребята работают с огоньком. Но вот сейчас именно этот-то огонек, если честно, меня и беспокоил.
У Андрея статистика замечательная, и все-таки чуть хуже, — если сравнивать со Стасом. У того — просто потрясающая. Не уверен, что я сам бы так смог. Выжимать столько лембед из таких не кровожадных, в общем-то, игр... Не знаю, не знаю. Просматривал я демки его прохождений. У Стаса просто чудовищное внимание к мелочам. И еще он на лету просчитывает ситуацию на много ходов вперед — словно между ушей у него не человеческий мозг, а вычислительный блок японского центра метеорологии.
Если есть хоть малейший шанс — Стас его заметит. И выжмет до последней капли в свою пользу.
Горит, горит у него огонек в глазах...
Вот только не слишком ли ярким стал этот огонек в последнее время?
Я вздохнул и покосился на монитор. На ту половинку, где личное дело Стаса. Пробежал глазами заключение нашего главного психолога. В который уже раз... Неприятное заключение, прямо скажем, — если психолог ничего не напутал. Н-да...
Но как играет! Как игры заваливает!
Андрей и Стас скромно пялились себе в колени, изредка косясь на меня самым краешком глаз.
Да, пора что-то решать.
Я крутил колесико мышки, пытаясь подтолкнуть свою мысль едва слышными щелчками.
— А вы уверены, уважаемые коллеги, что сможете все бросить здесь, и на несколько лет перебраться в Новосибирск? — попытал я последний шанс.
Последнюю возможность избежать решения по существу...
— Совершенно, — кивнул Андрей.
— Никаких проблем, — сказал Стас.
Облегчать мне задачу никто не собирался...
Я вздохнул.
А может быть, дет-матч между ними устроить? Или заставить пройти одну и ту же игрушку — и сравнить, кто наберет больше лембед?
Да только и так ясно, кто. Стас. Девять против одного.
На столе ожил интерком:
— Константин Сергеевич, — защебетала Лидочка из приемной. — Пришла Ксюша. Из пятого отдела...
А-а... Девочка Само Зло.
Она же Гроза Хромых Собачек. Все, хватит ей на проверке детских игрушек сидеть. Пора серьезными делами заняться. Но перед этим предстоит пройти урок. Жестокий — но необходимый.
— Скажи, что пока занят, — сказал я и перебросил интерком на другой канал. На наш психологический отдел. — Семен? Готовы? Тогда начинайте...
Я отключил интерком и посмотрел на моих ребяток.
— Вот что, мои милые. Идите-ка работать.
Ребятки не выдержали. Две пары глаз уставились на меня — прямо и требовательно, в упор. Что решил-то?
— Идите, идите... — сказал я, покручивая колесико мышки.
Вывел на экран вид с камеры, установленной в приемной. Включил звук. Вот она, наша Девочка Само Зло. В кожаном жакете и в кепочке, откровенно смахивающей на нацистскую фуражку. Любит эпатировать.
Но сейчас она сама — хромая собачка в паутине чужой игры. Довольно жесткой игры, надо признать. Можно даже сказать, жестокой. Но это необходимо.
Сделаем-ка ее лицо покрупнее, вот так...
А ребятки перед моим столом все глядели на меня. Наконец Андрей вздохнул, но поднялся и вышел.
Стас остался сидеть. Глядел на меня, почти не скрывая ухмылочки.
Но я старательно не замечал его, сосредоточившись на картинке из приемной.
Девочка Само Зло оглянулась, — где-то сбоку скрипнула дверь. Тихое "Здрасьте... А шеф..." голосом Семена, "Сейчас занят, подождите..." голосом Лидочки. По экрану прошла тень, затем скрип кожи. Кто-то присел на диванчик рядом с нашей милой Грозой Хромых Собачек.
Она смотрит в сторону, и на ее лице удивление — все верно, этого парня она видит в первый раз. Так и должно быть. С нашим вторым психологом она и должна столкнуться впервые только сейчас.
— Привет. Какие красавицы здесь работают, оказывается... — сразу берез быка за рога Семен. — Не то что у нас, в питерском филиале...
— Привет... — Девочка Само Зло, кажется, оправилась от удивления. — Так ты из Питера?
— Ага. Михаил...
Я вполуха слушал, как Семен обрабатывает ее. Больше следил за ее лицом.
За ее недоверием — под которым медленно, но уверенно появляется тревога. Ухом отмечал лишь ключевые фразы: у америкосов случилось... один цензор... проверял фэновский самопал... специально сделана под обстановку реального клуба... цензор запутался... думал, что еще в игре, а сам уже...
А Стас все сидел, не уходил. И улыбка все шире.
Картинку на экране не видит, но ему достаточно и обрывков разговора, чтобы все понять.
Он сам когда-то через это проходил. Был тогда еще совсем сопливым щенком, — от каждого щелчка мышки вздрагивал! А теперь-то заматерел. И самым лучшим цензором стал, и вообще...
— Константин Сергеич, — сказал Стас. — Иногда мне кажется, что вам это нравится...
Та-ак... Это уже что-то новенькое.
Я нахмурился и поднял на него глаза — что еще за разговорчики в кабинете шефа?!
Но его, конечно, не провести. Знает, стервец, что в любимчиках ходит.
— Константин Сергеич, так что же вы решили с Новосибирском? Я ведь знаю, что у меня лучшие показатели во всем Агентстве...
Да. Лучшие. Да плюс к этому — ни капельки соплежуйства перед начальством. Люблю таких, если честно.
— Лучшие-то лучшие... — пробормотал я.
Но...
— Или это наш господин Фрейд местного разлива что-то про меня насочинял? Мол, психологической устойчивости у меня маловато, могу сорваться? Он?
Вот и про нашего собственного господина Фрейда Стас угадал.
Правда, не совсем. Вывод в заключении несколько другой. Устойчивости не маловато — скорее уж, перебор с ней, в какой-то смысле...
Я вздохнул.
— Ладно, Стас... Идите, разберемся. Мне еще нашу Девочку Само Зло до окончательно мандража лакировать... Идите, идите! Рабочий день еще не кончился.
Стас поднялся, но медлил.
— Значит, все-таки решили устроить нам с Андрюхой еще одну спецпроверку? Спец-спец? По сравнению с которой это, — он дернул головой на монитор передо мной, где Семен обрабатывал Ксюшу, — так, детский сад в песочнице?
Я лишь вздохнул.
Если бы! Если бы у меня на все случаи жизни были заготовлены спец-спецпроверки! Да только новые филиалы открываются у нас не так часто, чтобы специальную игрушку под это дело делать.
А Стас улыбнулся, заглядывая мне в глаза.
И было что-то в этой улыбочке...
Будто понял он что-то такое, что я не решился сказать открыто, но подразумевал. Лишь намекнул ему без слов, как любимчику...
— Идите, Стасик, идите, — почти вкрадчиво попросил я.
Стас тут же перестал ухмыляться — знают мои ребятки, когда шутки кончаются. Кивнул и быстро вышел.
А я вызвал Девочку Само зло и следующие десять минут занимался тем, что доводил ее до мелко дрожащих пальцев и нервного заикания.
2
За окном уже давно стемнело. Черное сентябрьское небо, звезды яркие-яркие...
Черт знает какая по счету турка с кофе шипела на плите, закипая, а я все сидел за кухонным столиком, примостив на углу планшетку, и просматривал последние демки Стаса.
А ведь он все время на фул-контакте играет... В принципе, так играть легче — тело словно свое родное. Все движения, все ощущения — как в реале.
Но есть и минус — все болевые ощущения тоже как в реале. А цензору в игре частенько приходится и битым стеклом руки резать, и кулаком по печени получать, и даже пули животом ловить.
Минус серьезнее: в критический момент не схитришь. Формально, правила подсчета лембед допускают такой вариант: изувечить и то тело, в котором играешь. Несколько лембед перепадет. Низкий класс, конечно, — но формально можно. Особенно если до пятисот лембед, которые делают игру запрещенной, остается совсем немножко.
Но главное, почему цензоры редко играют на фул-контакте, все же не это, а... предубеждение? Примета? Поверье? Причуда? Называйте, как хотите. Но обычно после жесткой проверки, которую проходят все новички, — той, что сегодня вечером выпала на долю нашей Девочки Само Зло, завтра от Семена узнаю, как она ее прошла, — после этого ребята долго не решаются ставить фул-контакт.
Умом понимают, что в реальных условиях невозможно вывалиться в реал, не заметив того, — но в подсознании сидит страх. Что если все как настоящее, даже боль, — то и не проверишь сразу никак, в игре ты или в реале...
Но не Стас. Весь последний год — всегда фул-контакт стоит. Вся боль как в реальности. Другой бы мандражировал от постоянного страха боли, но и это не про Стаса. Этот не нервничает ни капельки. Правда, и под пули и кулаки особенно не подставляется. Играет классно...
И до того, чтобы переваливать через пятьсот лембед ценой собственной аватары — до такого не опускается.
Может быть, потому, что играет на фул-контакте...
Я представил, что обычно вытворяет Стас с игровыми персонажами — и представил, как то же самое проделать с самим собой. Чувствуя боль на всю катушку. Без смягчения. В фул-контакте...
И поежился. Фирменный стиль Стаса — это та еще штучка...
Кофе зашелестел, взбираясь по узкому горлышку турки, я потянулся, чтобы снять ее, — и тут запиликал мобильный. Танец с саблями.
Хотя эта мелодия у меня стоит для звонков по работе... Что еще такое? Мельком покосился на угол экрана — 5:36. Что могло срочно понадобиться в такое время? Разве что...
Мелодия пошла быстрее и громче, и я выбил телефон из нагрудного кармана рубашки.
3
— Да?
— Константин Сергеич... — просипела трубка задыхающимся голосом. Я едва узнал голос Семена. — Тут...
Он замолчал. Я слышал, как он судорожно глотал воздух, но все никак не мог отдышаться.
А я молчал. Просто молчал.
На миг на меня накатило ощущение, что я уже знаю, что случилось... Этого не может быть, но...
— В реал вывалился... — наконец просипела трубка.
— Кто?! Ксюша?!
Но как же она могла-то, наша Девочка Само Зло?! Там же все сделано так, чтобы наоборот... Чтобы сделать вид, будто вывалилась — тогда как на самом деле все еще остается в игре...
— Само Зло?!! — кричал я в замолчавшую трубку.
— Да не Ксюша! — наконец ожил Семен. — Стас!
— Стас?.. — пробормотал я. Ощущение было такое, будто на меня налетела стена, выбив из головы все мысли. — Стас?..
Он-то тут при чем?..
Он же вообще ни на какую проверку не ходил сегодня... У него же было обычное задание по проверке клубов на нелицензированные игры. Обычная проверка. Рутинная. Почти формальная. Правда, кажется, в новом районе. В одном из только открывшихся клубов, которые мы еще ни разу не проверяли...
— ...новый микрорайон, — быстро бормотал в трубке Семен, проглатывая окончания. — Вира-клуб только открылся... Под открытие они решили порезвиться, завлекалочку устроить... Локализовали какую-то игрушку под обстановку клуба... Начало игры — точь-в-точь, как сам клуб и вокруг него... Даже ввинтили обсчет картинки с камер наблюдения, чтобы машины на стоянке в игре те же самые, что и в реале... И погода точь-в-точь...
Он еще что-то говорил, а я вдруг сообразил, что так и стою — телефон в одной руке, турка с кофе в другой. Снизу краснеет диск плиты.
А я стоял, и мне казалось, что все это сон. Вязкий кошмар, и потому все тело ватное, словно чужое. Потому что...
Потому что такого не может быть.
Это мы в проверочных играх такое делаем. Чтобы наших новичков на крепость психики проверять. В единственной игре, которая идет в том псевдо-клубе, в помещениях бывшего бомбоубежища, — который на самом деле никакой не клуб, а исследовательский институт при нашем Агентстве.
Но чтобы такое в реале произошло...
— ... он как-то вывалился в реал, — все тарабанил в трубке Семен, ужасно спеша и глотая слова, я едва мог разобрать, что он говорил. — И...
Он вдруг замолчал.
— Что?.. Не тяни! Что?!
— Есть погибшие...
Только этого еще не хватало...
— Сколько?
— Две...
Две...
— Женщины?.. — пробормотал я, холодея.
Матерые тетки не так-то часто ходят в вира-клубы. Куда чаще подростки. Неужели — молодых девчонок?..
Семен издал какой-то невнятный звук, словно хотел сглотнуть, но никак не мог.
— Две... Двенадцать, — наконец выговорил он. — И он забаррикадировался! Его никак не могут взять.
— Сколько?..
— Двенадцать! И может быть, еще не всех нашли! И сейчас он забаррикадировался!
— Подожди! Что значит, забаррикадировался?! Он что, все еще...
Я замолчал, не в силах договорить. Просто язык не поворачивался.
На миг накатило дикое желание, чтобы это все оказалось сном. Переел за ужином мяса, кофе перепил, потом заснул... На набитый желудок иногда бывают такие сны — мутные, душные, тяжелые...
Но только если это и был сон, проснуться мне было не суждено.
— Да, — договорил за меня Семен то, что сам я не решился сказать. — Он все еще уверен, что это игра. И все еще пытается завалить ее. Все еще старается добраться до этих чертовых пятисот лембед...
5
...
— Это уже не игра!.. Не игра!.. — пробивалось даже сквозь кулаки.
Звук мегафона продирался в голову, путая мысли.
Что делать-то... Что же делать-то теперь...
Господи, как же это случилось-то?! Когда я сделал ошибку?
Тогда днем, когда говорил с ними обоими? Когда Стас выходил от меня? Этот его взгляд, эта его улыбочка, будто он понял какой-то намек, который я не решился высказать вслух... Тогда?
Черт возьми, надо было остановить его тогда! Бросить все дела, забыть про Девочку Само Зло — и сразу же поговорить с ним. Прямо. Без уверток. Начистоту...
— Сдавайся! Ты окружен! Это уже не игра! — ревел мегафон по ту сторону ларька. — Это уже не игра! Это реал! Слышишь, ублюдок?! Это уже не игра, мразь! Сдавайся!
Сколько раз я слышал вот такие вот мегафонные вопли... Десятки раз. Стандартный оборот дела на нашей проверке цензоров. Я слышал их столько раз, что, казалось, уже привык...
Только на этот раз это в самом деле не игра.
Я заставил себя открыть глаза, шагнул обратно к спецназовцу и еще раз взглянул на тело: нашивки, знаки отличия?
На груди если что-то и было, то теперь превратилось в лохмотья, залитые кровью. А вот на рукаве...
Я пригнулся, вглядываясь — и меня тут же схватили за локоть.
— Пойдемте, пойдемте, — забормотал мой сопровождающий, оттягивая меня прочь. Голос у него был такой, будто он вот-вот свалится в обморок. — Как вы можете, господи...
А я нервно сглотнул. Потому что рассмотрел нашивку на рукаве.
— Это был снайпер... — сказал я.
— Да, да, снайпер! Кто же еще мог стоять в первом круге оцепления! Пойдемте... Пойдемте, черт бы вас побрал! Сейчас начнется штурм, вас может задеть шальной пулей... До него рукой подать, — он махнул рукой куда-то за ларек, в темноту парка. — Часовня новая в углу парка, совсем близко...
Я словно проснулся. Крутанулся к нему:
— Штурм?!
— Да, да, штурм, а о чем я вам говорю...
Черт возьми! Только штурма и не хватало!
— Где штаб?!
Человек нахмурился, глядя на меня. То упираюсь, то сам рвусь куда-то...
Он еще ничего не понимает!
А хуже всего то, что там, в штабе — тоже могут не понимать!
— Где оперативный штаб?!! — рявкнул я.
— Там... — махнул он рукой. В темноте белело пятно кафетерия.
Я бросился туда, и за спиной тут же заголосило:
— Да стойте! Да куда же вы, в самом деле! Пригнитесь!
6
В кафе был еще темнее, чем на улице, — ни одна лампа не горит, а все окна заклеены фольгой. Только голубоватые отблески от мониторов.
Все столики составлены в середину, в один длинный ряд. На нем выстроились десятка два работающих ноутбуков.
Свет от мониторов озарял людей — человек десять, если не больше. И еще кто-то по углам, неразличимые в темноте...
Все они суетились, шептались, иногда подходили к ноутбукам, что-то делали... А в центре этой суматохи, как скала, возвышался полковник. Здоровенный плотный дядька с бычьей шеей, коротко стриженный, уже начинающий седеть.
Широко расставив ноги, заложив руки за спину. На скуле гарнитура.
— Камеры? Инфракрасные прожекторы? — командовал он.
— Готово... — раздалось из динамиков на столе.
На нескольких мониторах вспыхнули картинки: вид парка, с разных сторон. Ночь, но на мониторах все видно, как на ладони. Будто днем. Все-все видно, каждую травинку, каждый кустик. Только цвета странные, и небо — черное-черное. Вид с камер, работающих в инфракрасном режиме?
Все камеры нацелены на часовенку. Свежий деревянный сруб с крылечком, на самом верху купол из гнутых листов стали, словно бутон из стальных лепестков. Инфракрасные прожекторы отражались в них, как солнце в позолоте.
Стены часовни потемнее, а окна совсем черные...
— Он точно там? — спросил полковник.
— Да, — отозвались динамики. — В тепловизор был виден его след на земле. Он дошел до часовни, и из нее не выходил. Правда, след был странный...
— Что значит — странный? Выражайтесь яснее!
— Будто он волок что-то теплое...
Меня взяли за руку, я оглянулся.
Из полумрака на меня глядел Семен. Уже здесь. А вон и Андрей... Тоже примчался помогать, когда узнал, что случилось.
— Константин Сергеич, — зашептал Андрей. — Ну хоть вы ему скажите, что штурмовать нельзя...
Я уже и сам увидел то, чего опасался больше всего.
На мониторах. Сразу не рассмотрел, а теперь, когда глаза привыкли к странным цветам...
В траве, метрах в тридцати от стены сруба, вжимался в землю человек. А вон еще один... И еще...
Трое. Ползут к часовне.
К часовне, в которой засел Стас...
— Второй, третий! — рявкнул полковник в гарнитуру. — Быстрее на дистанцию! Первый уже ждет.
— Стойте! — позвал я. — Прекратите штурм.
Люди, кружившие вокруг полковника как мухи, шептавшиеся тихонько-тихонько и старавшиеся лишний раз не зашуршать одеждой, — замерли. Десяток пар глаз уставились на меня.
Полковник очень медленно обернулся.
— Эт-то еще кто такой?.. — процедил он, оттопырив губу. — Уберите, — распорядился он, словно речь шла о каком-то таракане, которого раздавили, а теперь неплохо бы и останки вытереть салфеткой.
И в тот же миг оказалось, что кто-то уже за моей спиной. Большой, сильный и умеющий выкручивать руки. Я чуть не взвыл, когда он до предела вывернул запястья, а потом локоть и плечо.
А полковник, как ни в чем ни бывало, развернулся обратно к мониторам, поправил гарнитуру у себя на скуле:
— Узел!
— Первый и третий вышли на позицию, — откликнулись динамики на столе. — Второй выдвигается.
— Медленно выдвигается! — рявкнул полковник. — Сколько ему еще нужно?!
Я дернулся, но руку мне держали крепко.
— Полковник! — крикнул я. — Немедленно остановите штурм! Отмените!
Полковник досадливо дернул плечом, но все-таки обернулся ко мне. Окинул взглядом с головы до ног и усмехнулся:
— Отменить? Это еще почему?
— У вас ничего не выйдет, полковник. Он перебьет ваших людей, как цыплят.
— Да ну?
— Да. Вы не понимаете, с кем имеете дело. Это не обычный парень, засевший в доме с оружием, это...
— Я знаю, что не обычный! — рявкнул полковник, прищурившись. — Обычный не выпотрошил бы два десятка человек по пути в эту часовенку! Мясник недорезанный...
— Он не мясник, — холодно сказал я. — Он цензор.
— Да хоть сам господь бог! Мои ребята возьмут его и теперь уж самого настругают мелкой окрошкой, ур-рода...
— Подождите, полковник, — я постарался говорить мягко. Спокойно. — Остановитесь. Не надо никакого штурма, дайте мне просто переговорить с ним...
— Некогда разговаривать! Светает уже. Скоро совсем светло будет. А для штурма нужна — темнота!
— Полковник, даже в темноте у вас ничего не получится. Неужели вы не видите, что он что-то задумал? Ну хотя бы вспомните, как легко он снял вашего человека из оцепления!
Я мотнул головой назад. Туда, где за стенами кафе ларек, а под ним снайпер, — лишившийся и винтовки, и жизни...
Полковник поджал губы.
— Это был не мой человек. Первичное оцепление производили не мы, а... Р-раздолбаи! — налился он кровью. — Дали ему выйти из торгового центра, подобраться к их снайперу и зарезать его! Распотрошить, как свинью! Взял его же винтовку — и совершенно спокойно ушел дальше в парк! В эту чертову часовню...
— Тем более, полковник. Разве стал бы он останавливаться в этой часовенке, когда мог совершенно спокойно уйти за ваше оцепление... если бы у него не был припасен какой-то козырь?
— Не мог! Дальше второе кольцо.
— Это ничего не меняет. Он прошел бы и через второе кольцо оцепления, и через третье, если бы оно было, и вы прекрасно это знаете! Он явно что-то задумал, и...
— Нечего тут задумывать! Некуда ему деваться, с-суке! Может, он бы и просочился в канализацию, да только нет там под часовней ничего! И местность просматривается вокруг на сотню метров — разве сами не видите? Он в капкане. В надежном капкане.
— А может быть, именно поэтому он и засел в этой часовне?
— Не понял?.. — нахмурился полковник.
— Под землей к нему не подобраться. И вокруг все на сто метров видно и простреливается... Еще раз повторяю, полковник. Перестаньте думать о нем как о маньяке или о террористе, которого окружили и загнали в угол. Он — цензор. Дайте мне переговорить с ним, и...
— А вы, собственно, кто такой?
— Это из агентства... — подсказал ему кто-то. — Директор...
— Я его шеф. Я его знаю. И знаю, на что он способен. И поверьте мне, он...
— А, тоже цензор? — поморщился полковник. Произнес это "цензор" так, словно плюнул им в меня. — Ну так сидите тихо и сливайтесь с обоями... цензор... Все что вы могли, вы уже сделали! Дир-ректор... Вон они, результаты вашей компетентности! — он ткнул пальцем на мониторы с часовней. — Так что теперь забейтесь в угол и не мешайте мне заниматься тем, что я должен сделать.
Динамики на столе зашуршали помехами, раздался голос:
— Второй вышел на позицию. Все готовы. Жду приказа.
— Принято, — сказал полковник.
— Вы даже не подберетесь к нему! — сказал я. — Вы просто потеряете своих людей! У него снайперка!
— Да хоть две! Мои соколики не дадут ему высунуться из окон. Мигом мозги вышибут, если попробует. Ничего не сделает он своей снайперкой.
— Вы не понимаете! Он перехитрит вас, и вы только...
— Да заткните же его! — рявкнул полковник.
— Да как вы не понимаете! Ему только и нужно, чтобы...
Чья-то тяжелая рука зажала мне рот. Умело. Придерживая снизу челюсть, чтобы я вообще не мог открыть рта. И за выкрученную руку дернули назад. Я чуть не взвыл от боли.
А полковник опять пригнул дужку гарнитуры к губам: